Стэнли Эллин. ВЕРА ААРОНА МЕНЕФИ

Этот рассказ американского писателя Стэнли Эллина был написан в 1957 году и посвящён теме неожиданностей и курьёзов, которые несёт нам Высшее Предопределение.
Перевод Л. Биндеман. Публикуется по сборнику «Святая ночь», 1991 г.

ольшая чёрная машина едва дотянула до бензоколонки. Сразу было видно, что её гложет изнутри болезнь, как проклятая язва, которая терзает моё брюхо. Машину вёл шофёр, а позади сидели трое – девушка с кислым выражением лица, какой-то тип, похожий на хорька, и между ними краснощёкий человек с копной седых волос. Все они вышли из машины и стали смотреть, как я копаюсь в моторе.

– Карбюратор барахлит, – сказал я. – Тут уж кто-то поковырялся, да только здорово напортил.

Краснощёкий стал мрачен, как грозовая туча, нависшая над нашей старой Черепаховой горой, и бросил сердитый взгляд на шофера.

– Сколько времени займёт ремонт? – спросил он. – Чтоб сделать всё, как полагается? Мне нужно к вечеру попасть в Цинциннати, а туда ещё сорок миль. Чего доброго, опять застрянем в дороге.

– Сколько прождёте, столько и займёт, – говорю я. – А какая будет работа, можете спросить здесь каждого. Если машина сделана руками человека и если её толкает вперёд горючее, Аарон Менефи починит её так, что жаловаться вам не придётся.

Краснощёкий глянул на пустую дорогу.

– У кого тут спрашивать? – проворчал он угрюмо, но тут же добродушно рассмеялся. – Ладно, брат Менефи, я привык хорошо думать о людях, в большинстве своём они честные и старательные. Я вам верю.

Пришлось провозиться немного дольше обычного, но в конце концов мотор я наладил, и он ласково заурчал на холостом ходу. Краснощёкий, видимо, остался доволен моей работой. А когда я назначил ему плату, он и вовсе расцвёл.

– Брат Менефи, – говорит, – вы ещё больше повысили моё мнение о роде человеческом!

Вот тут-то это и случилось. Теперь я уверен: всё предопределил Господь.

В тот самый миг, когда Краснощёкий протянул мне деньги, проклятая язва принялась так свирепо грызть мой живот, что я скрючился от боли и не мог дохнуть, пока не отлегло.

– В чём дело? – испугался он. – Что с вами?

Мне стало стыдно, что я отколол перед людьми такую штуку.

– Ничего, – отвечаю. – Точнее, здесь уже ничего не поделаешь. Доктор Баклс говорит – язва. Вот и сижу на молоке, картошке да молитвах. Да только, видно, никакого проку от этого не жди.

Краснощёкий смотрел на меня участливо. Не так, как большинство людей, – просто из вежливости, холодно. Нет, он по-настоящему сочувствовал. Оглядел меня с головы до ног, раза два ударил кулаком по ладони и обошёл меня крутом, будто снимал мерку для костюма. Остальные стояли молча и смотрели на нас.

– Брат Менефи, – сказал он наконец. – Вы знаете, кто я?

– Откуда мне знать?

– Так вот, брат, я – Отис Джонс. Исцелитель Джонс, как меня все называют. Вы когда-нибудь слышали обо мне?

– Вроде не доводилось.

– Значит, вы никогда не смотрели по телевидению мои молитвенные собрания, не слушали их по радио? Как же так, брат, их передают по всей стране. Двести радиостанций и восемьдесят телевизионных компаний круглый год передают мои проповеди каждую среду вечером!

– Может и передают. А я не люблю смотреть телевизор, да и радио не слушаю. Там, говорят, полно всякой греховной дряни – грязные истории про женщин, пьянство, убийства и прочее. Человеку и так трудно побороть в себе наследие Адама. Лучше держаться подальше от этих искушений.

– В моих программах, брат мой, нет греха и искушений. Показывают только молитвенные собрания, и на этих собраниях я занимаюсь тем, на что подвигнул меня Всемогущий. Чем, спросишь ты? Исцеляю, брат мой, исцеляю людей! Вот в этой руке скрыта сила, способная поднять больного с постели, взять костыли у калеки и поставить его на ноги, вернуть человеку все блага, которых он может ждать на нашей земле. Есть у тебя вера, брат мой?

– Вера у меня есть, – сказал я. – Уж я и умерщвлял плоть, и молился, и отбивал поклоны, пока не содрал колени, и всё-таки веры у меня хоть отбавляй.

– Хорошо. Ибо, если у тебя есть вера, тогда скрытая во мне сила может овладеть тобою и исцелить тебя. А если нет, ты только себя обманешь. Вот возьми мою руку. Чувствуешь, как в тебя вливается сила? Чувствуешь?

Я взял его руку, и – провалиться мне на этом месте – моя язва вмиг присмирела, будто я напустил на неё парочку пилюль доктора Баклса. Вот тогда-то я и понял, что всё это предопределено. И то, что исцелитель выбрал это заброшенное шоссе, и что испортилась его машина, и что я подвернулся ему под руку, и что язва принялась терзать меня сильнее обычного.

Исцелитель тоже, наверно, знал, что это предопределено, и потому сказал:

– У тебя есть вера, брат мой. Приходи сегодня на моё молитвенное собрание в Цинциннати. Я обращу на тебя всю свою силу и исцелю тебя отныне и до конца дней твоих. Моя дочь даст тебе карточку с адресом, и я буду ждать тебя очищенным от греховных помыслов и готовым принять благодать. И зови с собой всех, кого встретишь, брат мой. У нас для всех найдется место – и для верующих, и для сомневающихся.

…Я поспел на семичасовой автобус, идущий в Цинциннати, уплатил шестьдесят пенсов за проезд в один конец и попал на молитвенное собрание к самому началу. Ничего подобного я в жизни не видел. Молитвенное собрание куда больше цирка и, уж конечно, гораздо приятнее для души. На площади раскинулся огромный белый шатёр, к нему со всех сторон стекались люди. В сторонке вытянулись в ряд десять больших грузовиков с прицепами: на них, я думаю, перевозят всякое оборудование, нужное для молитвенных собраний. Были там ещё и два грузовика с движками, на одном из них прожектор, устремивший луч прямо в небо, подобно огненному мечу.

Я протолкнулся к шатру, купил у входа за десять центов книжку гимнов и еле-еле нашёл себе место: народу в шатёр набилось уйма – тысяч десять, не меньше. Потом я заглянул в книжку и нашёл карточку, на которой нужно было написать свою фамилию, болезнь, что тебя мучит, и передать карточку служителю, чтобы тебя вызвали для исцеления прямо тут же, на молитвенном собрании. Я это сделал, а потом пропел вместе со всеми несколько гимнов из книжки. Запевала красивым мягким голосом дочь исцелителя, стоявшая перед нами на помосте. Хорошие были гимны, ничего не скажешь. Такие могут скрутить сатану в бараний рог и заставить его с жалобным воем стать на колени.

Только мы кончили петь гимны, как под шатром сразу вспыхнул яркий свет. Я даже глаза зажмурил. Устроили это – ясное дело – для телевидения. Прикатили две большущие камеры, одну направили на помост, другую на скамью, где сидели зрители. Загорелись огни, и на помост вышел Исцелитель. Он шёл неторопливо и спокойно, протянув руки для приветствия, – прямо король. И всё же чувствовалось, что он простой хороший человек.

Исцелитель не стал напрасно тратить время и сразу приступил к проповеди. Он принялся убеждать нас так рьяно, что сначала ослабил галстук, потом скинул пиджак, и было видно, как честный трудовой пот капает с его лица и расползается большими пятнами по сорочке. Приятно смотреть на человека, который вот так, весь в поту, трудится перед тобой. Тут уж знаешь – он говорит то, что думает, и, не жалея сил, вколачивает это в твою башку.

Говорил он больше всего о своей вере, давшей ему власть над болезнями. Вера, твердил он, приведёт и нас к исцелению. Потом он рассказал нам, что когда-то служил клерком в конторе Фёрст Нэшнл Бэнк, получал мизерную плату, да еще вдобавок болел. Однажды он корпел над бумагами в тесной задней комнатушке банка, и, словно по наитию, опустился на колени и стал молить Бога о помощи. Вдруг он почувствовал, как в него влилась сила.

Рассказ исцелителя многих довёл до исступления, они кричали и стонали, выражая свою радость за него. Когда шум стих, началось исцеление. Маленький человек, похожий на хорька, которого Исцелитель представил нам как Чарлза Фиша, своего администратора, вышел на помост и стал читать фамилии, написанные на карточках, а мы один за другим подходили к помосту. Когда пришёл мой черед идти между рядами под ярким светом телевизионных камер и сидящие вокруг люди вытягивали шеи, чтоб получше меня разглядеть, я почувствовал, что у меня подкашиваются ноги. Кое-как я добрался до помоста, где стоял на коленях Исцелитель с микрофоном в руках.

– Брат, – сказал он в микрофон, и я чуть не подскочил, услышав этот громоподобный голос. – Какой недуг терзает тебя?

Он поднёс микрофон к моему лицу, и я ответил:

– Язва.

– Вы слышали? – закричал Исцелитель, обращаясь к толпе. – Молодого, крепкого, красивого пария заживо пожирает во цвете лет болезнь, и наша человеческая медицина не может облегчить его страдания. Денно и нощно гложет его застарелая хворь. Но у него есть вера, и он пришёл ко мне в надежде избавиться от мучений. Вы верите, что его можно исцелить?

– Верим! – закричали в толпе. – Исцели его! Исцели его!

Исцелитель вытер с лица пот и вперился в меня взглядом.

– А как ты сам, брат, веришь в своё исцеление?

Мне показалось, будто от него идёт, слегка потрескивая, электрический ток. В ту минуту я хотел лишь одного – пусть его сила поскорей овладеет мною, раз и навсегда избавит от болезни.

– Верю, верю…

– Тогда склони голову, брат. Склони голову, и да будет твоя вера не меньшей, чем сила, данная мне. Ибо, если твоя вера крепка, ты выйдешь отсюда обновленным человеком.

Не дожидаясь, когда я наклоню голову, он придавил её вниз своей ручищей и воскликнул:

– Боже, исцели этого человека! Яви свое милосердие, исцели его!

Внезапно он стукнул меня кулаком по шее, и тут уж я почувствовал его силу – пробрала, что называется, до печёнок. Но моя язва не шелохнулась, как будто её и в помине не было.

– Я исцелён! – заорал я, а сам даже боюсь этому поверить. – Исцелён!

Он сунул мне под нос микрофон.

– Повтори это, брат! Повтори громко, пусть все узнают о твоей радости!

Я схватился руками за живот, мну его и всё никак не верю – не болит!

– Язва пропала! – кричу, – Это чудо!

Потом уж я не помню, что со мной сталось. Прыгал, махал рукой толпе, кричал вместе со всеми. Мне было наплевать даже на телевизионную камеру, всё время нацеленную в мою сторону. Никогда я ещё не был так счастлив!

Я вернулся в свой посёлок, чтоб собраться в дорогу и попрощаться с соседями. Большинство из них отнеслись к моему отъезду равнодушно. Пожмут руку, похлопают по плечу, и делу конец. Но доктор Баклс страшно рассердился на меня. Он был маленький толстяк, очень добрый, всегда, бывало, поможет, если надо. Я питал к нему такую же слабость, как он сам – к крепким напиткам и богохульству. Доктор Баклс шагал взад и вперёд по своему кабинету, размахивал руками и всё говорил, говорил. Понимал, что я глух к его словам, но всё не мог остановиться. Он такой – как начнёт говорить, его не остановишь.

– Что это за жизнь? – говорит. – Автомеханик в бродячем балаганчике. Работать день и ночь и получать меньше, чем Эб Нолан платит тебе здесь, на бензоколонке. Строить из себя святошу на молитвенных собраниях, жить с этой шайкой обманщиков! Ты скоро поймёшь, что это значит, дружок!

– Может быть, – говорю, – но я услышал призыв, и я откликаюсь на него.

– Призыв! – всплеснул руками Баклс. – Однажды ночью ты почувствовал призыв освободиться от греховных мыслей, катаясь голышом по снегу, и мне пришлось спасать тебя от воспаления легких. Потом ты вдруг почувствовал призыв ломать капканы, которые Гленн Лимен ставил на кроликов, и тебя уж дважды сажали за решётку. Каждый раз, когда ты чувствуешь призыв, Аарон, это добром не кончается. Неужели ты сам не в состоянии этого понять? Всегда плохо, когда человек добрее, чем нужно.

– Моя язва исцелена, – сказал я. – Но ведь есть много других людей, кому надо помочь. Вот я и хочу внести свою лепту…

– Я тебя не учу, как чинить машины, – перебил меня Баклс, – а ты не морочь мне голову с исцелением. Вот смотрю я на тебя и думаю: совсем свихнулся парень, вроде своего отца. У тебя ещё молоко на губах не обсохло, а уж он принялся пичкать тебя баснями об адском огне. Нёс всякую несусветицу, пугал дьяволом и, видно, окончательно заморочил тебе голову. Если человека с детства одурманили адским чёрным чадом, как тебя, то уж одного этого достаточно, чтоб непременно заболеть язвой.

Мне было тягостно слышать эти слова, но я знал, что спорить с ним бесполезно. К тому же я не отличаюсь красноречием, а доктор Баклс, если ещё примет хорошую дозу старого виски, кого хочешь за пояс заткнёт по этой части.

– Подчиняюсь призыву, – повторил я, прощаясь с Баклсом. – Если случиться здесь проезжать, я обязательно вас навещу.

На этом мы и расстались.

Доктор Баклс говорил, конечно, нечестивые и нелепые вещи, но спустя несколько месяцев я понял, что он был прав в одном: даже в прибежище благочестия может затесаться сколько угодно мошенников. Я работал в бригаде механиков, занятых ремонтом лимузина Исцелителя, спальных фургонов и двенадцати больших грузовиков, перевозивших из одного города в другой оборудование для молитвенных собраний. И от того, что довелось мне увидеть в компании этих людей, у меня волосы встали дыбом. Табак и вино. Карты и сквернословие. И беспутные женщины в придачу.

Ну и натерпелся же я от них, когда они узнали, что я стойкий противник дьявола. А когда они поняли, что я не стакнусь с ними и не буду писать фальшивые счета за ремонт, прикарманивать деньги, тут уж мне пришлось совсем туго. Много раз меня подмывало рассказать обо всём Исцелителю или Чарлзу Фишу, а то даже мисс Эмили Джонс, дочери Исцелителя, с которой я тем временем близко познакомился. Но я удержался от этого соблазна: зачем подводить своих собратьев под увольнение, если они ещё могут встать на правильный путь. Потом я порадовался, что не стал кляузничать, так как всё устроилось само собой.

А случилось вот что: в конце концов у меня произошла стычка с самим Эвереттом Каном, нашим главным механиком и главным поваром греховной кухни, постоянно клокотавшей возле меня. Этот придира всячески меня изводил. Задавал столько работы, что двоим не одолеть, а потом ещё ругался, что я работу запорол. А уж он-то прекрасно понимал, что я его лучший мастер и знаю дело лучше его самого, коль на то пошло. Но я Кана не трогал: ведь это он испортил карбюратор в машине Исцелителя, потому Исцелитель и попал прямо ко мне в тот день. Я думал, что если всё это предопределил Господь, то, наверно, он и послал мне Эверетта Кана, и я щадил его как можно дольше.

Но однажды я поймал Эверетта, когда он писал от моего имени требование на запасные части, которых я никогда не просил. Тут уж я высказал ему всё напрямик. Он был крепкий парень и решил предоставить кулакам говорить вместо него. Он сбил меня с ног, и, пока я молил Бога дать мне силы не отвечать насилием на насилие, Эверетт сбил меня с ног ещё раз. Тогда уж я поднялся с земли с чистой совестью, потому что пробовал, как говорится, подставить другую щеку, взял в работу Эверетта и трудился над ним до тех пор, пока он не разладился настолько, что пришлось отправить его в ремонт.

Слух об этом дошел до Исцелителя, он позвал меня и дал нагоняй, но не слишком зло, по-отечески. Я решил наконец обо всём ему рассказать, и сразу после этого всё изменилось к лучшему. Эверетта и его дружков-греховодников отпустили на все четыре стороны, а на его место поставили меня, поручив вести дело, как полагается.

Жизнь моя начала складываться как нельзя лучше. Всех своих работников я заставлял трудиться на совесть и честно отчитываться в деньгах. Некоторые из тех, кто норовил опять свернуть на другой путь, немного ворчали, но никто не делал и не говорил ничего такого, что могло привести к настоящей ссоре. Я не мог нарадоваться тому, как все хорошо уладилось, и отдавал большую часть недельной получки Исцелителю на добрые дела.

Только так Исцелитель и вознаграждался за свои труды – благочестивыми деяниями. Он не назначал никакой платы людям, пользовавшимся его целебной силой, а только напоминал им, что примет с благодарностью всякое деяние верующих и употребит его на добрые дела. И когда мы переезжали из города в город, останавливаясь в каждом из них на неделю, пожертвования лились бурным потоком, как вешние воды в каменистом ложе ручья.

Диву даешься, сколько людей хотело участвовать в добрых делах! Даже те, у кого не было сил выбраться из дому, кому приходилось следить за молитвенными собраниями по радио и телевидению, – и те слали свои пожертвования. Чарлз Фиш сказал мне, что в почтовое отделение близ Райского уголка, где Исцелитель строил для себя церковь, приходило каждый день столько пожертвований, что там организовали специальный отдел для обработки денежных переводов на имя Исцелителя. И это понятно, сказал Фиш. Многие несчастные страдальцы избавились от смерти одним лишь прикосновением к изображению Исцелителя на экране телевизора. Фиш носил в кармане их письма и показывал по дороге безбожникам, насмехавшимся над Исцелителем. Чаще всего это были репортеры, которые не могли найти для себя лучшего занятия, чем проверять деяния Исцелителя и высмеивать его.

Летом мы пересекли северную часть Соединённых Штатов, а потом свернули на юг и зимой колесили по южным штатам. И вот там, на юге, я понял, что со мной творится что-то неладное, и причиной всему была Эмили Джонс, дочь Исцелителя.

Я не назвал бы её хорошенькой девушкой: для этого она была, пожалуй, слишком бледной и тщедушной. Но у неё была складная фигурка, большие карие глаза и такие длинные чёрные волосы, каких мне никогда не приходилось видеть.

Сначала я её почти не замечал, но потом она стала всюду мне попадаться на глаза, куда бы я ни пошёл, так что я начал смотреть на неё, и мне начало нравиться то, что я видел. Вот в этом-то и была вся беда, так как дьявол не терял времени даром и начинял мою голову самыми ужасными мыслями. От одного сознания, что это за мысли, меня бросало в пот, я старался их побороть.

Я боролся с ними что было сил. Вместо сочного куска мяса брал на обед овощи, сидел в ледяной воде, пока не посинею, подолгу молился, воздев руки к небу, пока их не начинало колоть, как ножами. Но ничего не помогало мне. А тут еще мисс Эмили – и это было самое худшее – взяла за привычку гулять со мной вечерами после молитвенных собраний, совсем не думая о том, чего мне стоили эти прогулки.

Мне казалось, что если я наберусь храбрости и расскажу ей о своей беде, всё уладится. Но я никак не мог решиться на это. Наконец я всё же отважился однажды вечером в маленьком лесочке около Талсы в Оклахоме. Мы немного погуляли, а потом сели на бревно отдохнуть в густеющих сумерках, прислушиваясь к жужжанию насекомых и шуму ветра, стонавшего в вершинах деревьев, как потерянная душа.

Я рассказал ей обо всем, что меня тревожило, но мои слова подействовали на неё иначе, чем я ждал. Когда я кончил, она долго сидела молча и наконец сказала, как бы размышляя вслух:

– В Библии сказано: плодитесь и размножайтесь. Есть законный и праведный путь к этому, Аарон Менефи.

Я не сразу понял, к чему она клонит, а когда разобрался, привскочил как ошпаренный.

– Вы говорите о женитьбе, мисс Эмили?

– А почему бы и нет? Разве вы против брака, Аарон?

Я с трудом находил слова:

– Против? Нет, почему… Только я никогда не задумывался… Не знаю, пора ли мне…

Она придвинулась ко мне ближе, её плечо коснулось моего, и я почувствовал, что от неё исходит такая же сила, как от её отца.

– Не называй меня больше мисс Эмили, – сказала она. – Теперь я для тебя просто Эмили. А если говорить, готов ли ты к женитьбе в свои двадцать пять лет, так ты, дружочек, давно опоздал. Будь ты капельку умнее, ты бы понял, что подсказывают мысли, которые бродят в твоей голове.

Ничего подобного, признаюсь, мне никогда не приходило на ум, и, когда она сказала эти слова, у меня точно камень с души свалился. Внезапно мне показалось, что её плечо, тесно прижатое к моему, – это тоже предопределено, и моя рука, обнявшая её талию, – самая естественная в мире поза. Но мою радость скоро нарушила тревожная мысль.

– А что скажет Исцелитель? – вырвалось у меня. – Я ему обязан всем и не сделаю ни шага без его согласия и благословения.

Мисс Эмили задумалась.

– Я его единственная дочь, Аарон, – сказала она, – и отец хочет держать меня на привязи. Не лучше ли нам ускользнуть и пожениться, а уж потом сказать ему?

– Нет, – ответил я. – Это будет хуже, чем змеиный укус. Нам нельзя так делать.

– Нельзя?

– Да, нельзя. Нужно, чтобы всё было, как положено, или совсем отказаться.

Мы сразу пошли к Исцелителю. Он сидел за столом в глубине большой палатки вместе с Чарлзом Фишем и двумя-тремя другими помощниками, которые подсчитывали пожертвования и готовили их к сдаче в банк на следующий день. Когда они ушли, я чистосердечно рассказал обо всем Исцелителю. Мисс Эмили, бледная и притихшая, сидела рядом со мной.

– Ни одному человеку не дано судить о себе, – закончил я. – Достойный я человек, или нет, это вам виднее.

Ему наша затея не понравилась, это я сразу понял. Некоторое время он сидел молча, туго сплетя пальцы, а когда заговорил, его голос звучал уныло.

– Поверь мне, брат Менефи, – сказал он, растягивая слова, – у меня нет сомнений, что ты достойный человек. Достойнее трудно найти… Но ведь дело не только в этом. Эмили единственное дитя, дарованное мне Богом, и она унаследует всё, что мне послал господь. А я могу признаться тебе, брат Менефи, он многое послал мне за эти годы.

– Что ты! – вмешалась Эмили. – Он хочет жениться на мне не из-за денег. У него и в мыслях нет…

– Я не о том, – сказал, раздражаясь, Исцелитель. – Вам вот что надо понять: я держу в руках большое дело, очень большое дело. Тут и сбор пожертвований на молитвенных собраниях, и доходы от радиопередач по всей стране, от продажи молитвенников, а скоро будут ещё поступления от нашего храма, когда мы его откроем. Обо всём надо позаботиться. Работы по горло. Только крепкий человек может тянуть эту лямку вместо меня…

– Знаю, о ком ты. Это Чарли Фиш! – воскликнула Эмили. – Сто раз говорила – не выйду за него, будь он единственный мужчина на Земле.

Исцелитель перегнулся к ней и похлопал по руке.

– Ну хорошо, хорошо. Пусть не Чарли Фиш, а другой человек с его способностями, если тебе придётся по вкусу. Сила, которой я наделён, позволила мне собрать богатую жатву. Придёт время, и всё это будет в твоих руках, Эмили. Твой муж должен быть способным партнёром. Брат Менефи достойный человек, но для этого не подходит. Я не могу дать согласия на этот брак, он не сулит ничего хорошего. Больше я о нём и слышать не хочу.

У меня сердце упало, как тяжёлый камень.

– Я верю вам, Исцелитель, но трудно мне придётся теперь. Ни одну женщину я не любил так сильно и, наверно, никогда не полюблю.

– Вера может сдвинуть гору, – сказал Исцелитель. – Полагайся на веру и забудь думать о мисс Эмили. Я распоряжаюсь её поступками, пока живу на земле. А когда умру, она сможет сама выбирать свой путь, но до этого ещё далеко, брат Менефи, я ещё долго буду жить, судя по моему здоровью и заложенной во мне силе. На твоём месте я положил бы глаз на другую, более подходящую тебе женщину.

Я ушёл от него удручённый, как никогда. Проходили дни, недели, а впереди, казалось, не было никакого просвета, хоть мисс Эмили и старалась меня утешить.

– Ни за кого другого я не выйду, Аарон, – говорила она. – Буду ждать тебя всю жизнь.

Но от этого мне становилось ещё тяжелее. Казалось, всё обрушивается только на мои плечи, будто дьявол поддел меня на свои вилы. Пока цепляешься за них, дьявол не может сбросить тебя в пылающий внизу огонь, но и ускользнуть на свободу тоже не удаётся.

С наступлением весны мы повернули на север. Ничто не изменилось к лучшему к тому времени, когда мы приехали в Цинциннати, откуда рукой подать до моего родного посёлка. Моё подавленное состояние навело меня на мысль повидаться с доктором Баклсом. Да я к тому же обещал завернуть к нему, если окажусь поблизости. Хоть помочь мне доктор, понятно, не мог, он всегда умел поднять настроение, если отвлекался от сквернословия и задиристых споров.

Я получил разрешение взять лимузин, чтобы съездить к доктору после молитвенного собрания, приналёг на мотор и мгновенно проделал весь путь. Подъехав к дому Баклса, я увидел, что в окнах горит свет и занавески опущены. Меня это не удивило. Я знал, что доктор ложится спать поздно и не любит, чтоб к нему заглядывали в окна, когда он сидит в своей комнате наедине с бутылкой виски. Но я очень удивился, едва переступил порог прихожей. Дверь за мной захлопнулась как бы сама собой, и что-то твёрдое упёрлось мне в самый хребет. Меня ещё никогда в жизни не пихали дулом пистолета, поэтому странно, если поразмыслить, как я мог сразу догадаться, даже не оборачиваясь, что в спину мне упёрся пистолет.

– Руки вверх! – приказал грубым голосом державший его человек. – А теперь иди дальше.

Он втолкнул меня в комнату и опять захлопнул за собой дверь. Тут я понял, что попал в переделку. Доктор уныло сидел в своём кресле, а на краю стола для осмотра больных примостился, свесив странно болтающиеся, будто чужие ноги, какой-то человек с искажённым от боли, смертельно бледным лицом.

Доктор удивлённо взглянул на меня, как бы не веря своим глазам, и покачал головой.

– Ну, зачем сюда ввалился? Нашёл время, нечего сказать…

Сидевший на столе повернулся к Баклсу.

– Ты его знаешь? Что ему тут надо?

– Ничего, – ответил Баклс. – Это мой друг, оставьте его в покое. Если попали в беду, нечего портить жизнь всем другим. Я вас осмотрел и честно сказал всю правду, как перед Богом. Ваши ноги парализованы и ничего тут сделать нельзя. Я бессилен, да и никто другой вам не поможет.

Незнакомец ударил рукой по столу.

– Хватит болтать! – крикнул он и перевёл взгляд на меня. – Есть другой врач в этой дыре?

– Нет, насколько мне известно, – ответил я после короткого раздумья.

Он опять ударил рукой по столу.

– Врёшь! Ты от меня что-то прячешь!

– Я никому ещё не врал, сколько живу на нашей благословенной земле. Зачем мне губить свою душу и говорить вам неправду?

– Ладно, ладно, – оборвал меня он. – Но кто же вас всех тут лечит, коль всерьёз заболеете? Ведь не этот же старый шарлатан?

Внезапно меня озарило, будто солнце встало над нашей древней Черепаховой горой. Это тоже предопределено, как и всё с того самого дня, как я впервые увидел год назад Исцелителя. Мне выпал жребий спасти доктора Баклса от вечных мук, выхватить его душу из адского пламени, как головешку из костра. Если он увидит своими глазами силу Исцелителя, он несомненно найдёт путь к спасению.

Я сказал:

– Доктор Баклс опытный врач, и всё же многое ему не под силу. Но тут есть кое-кто, кому всегда удаётся справиться с любой болезнью. Он и меня вылечил, хотя доктор Баклс ничего не мог сделать. Он каждый вечер исцеляет всех, кто к нему приходит, от каких угодно недугов.

Сидевший на столе смотрел на меня, хватая воздух разинутым ртом и полузакрыв глаза.

– Это ещё что за басня?

– Нет, это правда! – воскликнул я. – Спросите доктора, он скажет.

Доктор Баклс перегнулся ко мне через стол.

– Не суйся в это дело, Менефи. И пусть твой друг-исцелитель тоже не суётся. Ты не знаешь, с кем говоришь, так я тебе скажу. Это Верн Байерс – полусумасшедший и оголтелый головорез. Он убил полицейского, всадившего в него пулю, а потом преспокойно застрелил врача, который пытался вынуть эту пулю, да только у него сорвалась рука. Наверно, потому что работал под наставленным на него пистолетом. Такому человеку опасно морочить голову, Аарон. Держи язык за зубами и считай себя счастливым, если увидишь завтра восходящее солнце.

Верн Байерс уставился на Баклса. Его глаза горели на бледном лице, как угольки.

– Значит, ты кого-то прятал от меня, старый козёл?

– Нет, – поспешно возразил я. – Он никого не прятал. Просто он ничего не знает о таких целебных средствах, о целительной внутренней силе, заложенной в человеке…

– Мне наплевать, какие это средства! Тащи сюда этого малого!

– Нужна вера, брат Байерс. Вы верите в исцеление?

– Какая еще там вера? Он должен меня вылечить, вот и всё! Ты слышал? Должен!

Он распахнул пиджак, и я увидел болтающийся у него на груди пистолет. Вытащив бумажник, Байерс достал большую пачку денег.

– Смотри! Вот тысяча долларов! Что выпучил глаза, как дурак! Суй скорее в карман. Это для твоего врача, чтобы шёл сюда. Скажи ему, что здесь его ждёт ещё тысяча. Хорошие деньги, верно?

– Брат Байерс, Исцелитель не берёт платы за свои деяния. Но если это пожертвование на добрые дела, он будет доволен.

– Называй как хочешь. Пусть только придёт быстро. Через два часа все шоссе в штате перекроют. Мне нельзя здесь долго торчать. А теперь послушай, что я тебе скажу, – медленно произнёс он, опять полузакрыв глаза. – Только не смей говорить это своему парню, когда пошлёшь его ко мне. Этот жирный знахарь не врал. Я ухлопал шарлатана, который взялся чинить мои ноги и искорёжил их. И я прикончу каждого, кто положит в карман мои деньги и не поставит мои ноги на место. Клянусь могилой матери!

Человек с пистолетом, стоявший у меня за спиной, вытолкал меня из дома, впихнул в машину и уселся рядом. Мне было немножко не по себе, когда я вёл машину под дулом пистолета, но всё же мы быстро доехали до лагеря.

Мой спутник вылез за мной из машины, тыча мне в ребро пистолетом. Когда я вошёл в палатку, он остался у входа, но я знал, что пистолет по-прежнему направлен в мою сторону.

Исцелитель сидел за столом с Чарлзом Фишем и другими. Я подошёл к нему как ни в чем не бывало.

– Исцелитель, – сказал я, – тут стоит один человек, его друг нуждается в помощи.

– Так поздно? – удивился Исцелитель. – Наверное, что-то очень серьёзное, брат Менефи?

– Наверное, Исцелитель. Смотрите, вот какое он сделал пожертвование.

Все вытаращились на меня, когда я достал из кармана и протянул ему пачку.

– Обещал дать ещё столько же, когда приедете.

Исцелитель взял деньги, глаза у него загорелись.

– Брат Фиш, – сказал он, передавая пачку, – добавьте это к сегодняшней выручке. Такой у нас, кажется, уже давно не было.

Он встал и потрепал меня по плечу.

– Так ты сказал, что ещё такое же пожертвование ждёт меня, брат Менефи?

– Да, Исцелитель. Только меня беспокоит одна вещь…

– Что же?

– Не знаю, есть ли вера у брата Байерса, которому нужна ваша помощь. Я его спросил напрямик, да он ответил так, что я не понял, есть у него вера или нет. Он грешник, Исцелитель, и стоит на пути к вечным мукам. Может быть, теперь, в час испытаний, у него появилась вера, но я не знаю.

Исцелитель рассмеялся так откровенно и шумно, что я залился краской.

– Ты молод и усерден в вере, брат Менефи, но ничего не понимаешь в таких вещах. Иначе ты бы знал, что всякий, жертвующий такие деньги, всегда готов к действию моей целебной силы. Так где же он, несчастный страдалец?

– В поселке по ту сторону Цинциннати, – ответил я. – Здесь ждёт его друг, он нас отвезёт.

Мы вышли из палатки. У входа стоял мой спутник, засунув руку в карман. Я понял, что он держит в ней пистолет, нацеленный на меня. Мне хотелось предостеречь Исцелителя, но в тот момент это было довольно рисковано. Они сели в машину спереди, Исцелитель у руля. Я собрался занять заднее место, но Исцелитель протянул руку, отстранил меня и захлопнул дверцу.

– Спасибо, брат Менефи, – сказал он, – думаю, ты нам не понадобишься в этой поездке.

Прежде чем я успел что-нибудь сделать, он резко тронул с места машину и быстро поехал к шоссе.

Я стоял и смотрел на уходящие вдаль фонари, зная, что, когда они слегка нырнут, машина выйдет на шоссе. Я видел, как огни становятся всё меньше и меньше. Наконец они мигнули и исчезли, точно маленькие звёздочки в свете утренней зари. И всё это время я молился, молился усердно, чтобы вера Байерса выдержала предстоящее испытание, как надеялся Исцелитель.

Нет, моя вера не ослабнет, что бы ни случилось. Человек не вправе судить о том, что предопределено.